 |
 |
Одна из жительниц Холмска – портового города на западном побережье Сахалина - рассказывала мне с ужасом: «Я выглянула в окно и увидела двух медведей. Один лазил по оврагу – что-то искал, а второй вышел прямо к детской площадке перед домом. Детвора подняла визг, бросилась бежать, а мишка встал на задние лапы и недоуменно так смотрел им вслед, вертел головой: мол, чего это они? Хорошо не бросился догонять!»
В другом сахалинском городе – Углегорске меня поразила скудость базарного прилавка, где традиционно располагаются торговцы местными дарами природы – брусникой и красникой. В былые времена от ведер с бордово-красными ягодами всегда было тесно. Ныне – одна-единственная торговка. Ее товар – нарасхват. На мой вопрос: куда подевались все ее конкуренты? – отвечает с вызовом: «Сами идите к медведям! А нам как-то встречаться с ними не хочется!»
Именно недалеко от Углегорска накануне медведь напал на двух сборщиков брусники: женщина смогла избежать звериных когтей, а мужчина погиб от мощных лап. Его нашли уже спустя время. Медведя пришлось убить – его расстреляли из автоматов местные милиционеры. А в соседнем Шахтерске медведица напала на женщину прямо на улице.
Та увидела медвежонка, копающегося в отходах на помойке, хотела его приласкать. А «приласкала» ее саму появившаяся неожиданно медведица. Да так, что женщина попала в больницу с серьезными травмами…
То, что происходит нынче с медведями на острове, иначе, как кошмаром не назовешь.
В пригороде областного центра – Южно-Сахалинска медведь забрался в загон, где находились семь коров. Как сообщили сотрудники местного «Охотнадзора», косолапый переломил хребет одной из телок, оттащил ее от загона метров на десять и устроил себе пир. На следующую ночь зверь вернулся на место своего преступления – и тут его настигла пуля охотника.
На севере острова местные жители обнаружили тело своего односельчанина, накануне отправившегося на сбор ягоды в сопки. Тело его было растерзано, а все следы указывали на убийцу – медведя.
Да я и сам, забравшись в лес, на сопку, вдруг обнаружил близкое присутствие этого зверя: развороченные пни и муравейники, внушительные следы лап. Внизу сопки, в чащобе, что-то похрустывало и похрапывало. Пришлось уносить ноги и выбираться на открытое место. А потом местные жители предупредили меня: именно в этот лес неторопливо прошли сразу три косолапых. Вполне возможно, мама, папа и их сынок - медвежонок. А это значит, что встреча с ними не предвещала ничего хорошего.
По местному радио, рассказывая про нападение медведей на людей, давали дельные советы, как вести себя при встрече с ними. Самый «дельный» - ни в коем случае не бросаться наутек! Хорош совет: не то, что наутек – быстрее ветра понесешься при виде лохматого зверюги, к тому же выражающего агрессию.
Я спросил местных журналистов: а что же власть? Местные охотники? Охотоведы где? Что они говорят и советуют? Или безучастно наблюдают за тем, как гибнут один за другим островитяне? В конце концов, чем вызвано внезапное и столь агрессивное нашествие хозяев тайги, не наблюдавшееся раньше?
Ответ был один: ты же знаешь, нет денег. Да и то правда: в одном из информационных сообщений я прочитал, что из 75 разрешенных к отстрелу медведей охотниками Сахалина убиты не более половины.
И все-таки: мне ли, бывшему жителю острова, не знать, что нападения медведей на человека в былые годы были великой редкостью. Ну бывало, нападали на коров во время летнего выпаса в сопках, недалеко от густого леса. Но чтобы по-хозяйски разгуливали прямо по улицам городов и поселков – такого не припомню. Объяснения нынешнего нашествия медведей в населенные пункты острова тем, что мало рыбы в реках, что их привлекают помойки, куда выбрасываются отходы – это лишь видимая часть правды.
Тут все глубже. За последние годы с карты Сахалина начисто стерты или влачат жалкое существование десятки, а то и сотни бывших городов и поселков. Опустели некогда шумные поселки лесозаготовителей, геологов, шахтеров… Едешь на пыльном автобусе вдоль западного побережья острова – и словно чума прокатилась по населенным пунктам. Люди покинули их – и жилье осталось бесхозным. Полуразваленные дома, покосившиеся сараюшки, забитые крест-накрест окна погранзастав и административных зданий. Даже в пятиэтажках то там, то тут видишь заколоченные окна квартир, словно пятна оспы на лице больного. Не просто грустно становится – больно. Тем более, что я застал на Сахалине самый расцвет его – 60-70-ые года прошлого столетия, когда все было с точностью до наоборот: ехали сюда романтики и специалисты, строились дома и шумно гулялись новоселья, открывались детские сады и поликлиники, распахивали двери новенькие школы…
На рейде моего родного города только в очень штормовую погоду не торчали на якорях разноцветные, разгоняющие тишину пронзительными гудками суда со всего света. И что поразительнее всего: в условиях строжайшего пограничного режима почти в каждом населенном пункте была своя рыболовецкая артель или какой-никакой, а рыболовецкий колхоз – с сетями, малыми судами и лодками. Запах свежей и копченой рыбы был запахом моего детства.
Сегодня же на сотни километров вдоль западного побережья острова взгляд не уловит даже силуэта судна. И это – почти при полном отсутствии какого-либо пограничного контроля.
«А правда, - спрашивал меня до моего отъезда на Сахалин один знакомый москвич, - что на острове красная икра и рыба стоят не меньше, чем в Москве?» Отвечал, что правда, а самому не верилось: вокруг сплошные моря, переполненные рыбой, крабами и прочими дарами! Только закидывай удочки и сети, тяни на берег. А то и закидывать ничего не надо: когда идет мойва или дальневосточная корюшка, берег аж кипит от выброшенной волной рыбы.
Помнится, однажды, когда на пустынном берегу, в белокипенных волнах прибоя, я увидел это потрясающее чудо, то попросту скинул с себя футболку, завязал у нее рукава и горловину, и за считанные минуты натаскал почти полный рюкзак деликатесной рыбы. Запах шел, как от свежесорванных зеленых огурцов. Неспроста дальневосточную корюшку во времена оные звали огуречником. Про ее изобилие у берегов острова писал еще Антон Павлович Чехов.
А теперь, если и увидишь вяленую корюшку на прилавке, руку от кошелька отдернешь: кусается цена-зараза. Десять рублей за штучку, сто рублей – за кучку. На рыбном базарчике в центре Южно-Сахалинска – не поверите! – продают балык форели, привезенный (зажмурьтесь на всякий случай и не читайте дальше!) … из Москвы. Да и икру в баночках тоже везут из столицы – за тысячи километров, к морю. Со мной был один Фома неверящий, но увидел сам все своими глазами – до сих пор возмущается: это как же надо перекосить рыбацкое ремесло на острове, чтобы вместо свеженькой и разнообразной океанской рыбы за ого-го какие деньги брать деликатесы с «моря московского»?
Вот и медведи, поплутав в лесу, стали забираться в людские развалины, копаясь и обустраиваясь в былых населенных пунктах. Похоже, они и впрямь начинают чувствовать себя хозяевами, но уже не только тайги, а и всего острова. Мне рассказывали про одного мишку, который удобно устроился на житье-бытье в пустующих дачных домиках некогда шумного «мичуринского сада».
Странно, что власть и на этот раз не бьет тревоги, занятая более глобальными проблемами: нефтяными и газовыми проектами под названием «Сахалин», шумными юбилеями городов и области, полуразрушенным и без землетрясения городом Невельском.
Это уже какое-то дежавю: медведи на улицах, дома с заколоченными окнами, разбитые большегрузными машинами с углем дороги – и буйный праздник на центральной площади Южно-Сахалинска по случаю его дня рождения. Еще тот праздник: сто тысяч рублей убытков, усеянная по колено бутылками из-под пива, пакетами и рваной бумагой площадь перед зданием городской администрации, фейерверки над головами полупьяной толпы. Не знаю, как насчет хлеба, но зрелищ хватало.
Вспоминаю свой разговор на заре девяностых годов с главным менеджером компании «Сахалинская энергия», которая и должна была развернуть во всю ивановскую нефтегазовые проекты на шельфе острова. Серьезный американец, успевший покрутиться на нефтяных промыслах в Мексиканском заливе, вдохновенно рисовал мне будущее Сахалина: нефтедобывающие вышки в море, газо- и нефтепроводы, перерабатывающие заводы. Я поддался его вдохновению и предложил: давайте помечтаем – Сахалин через десять лет, когда перережут последнюю ленточку на возведенных объектах. Он с серьезным видом повторил мне все сказанное до этого: вышки, нефтепроводы, заводы и причалы.
«Вы не поняли, - сказал я ему мягко. – Я про Сахалин, про остров, а не про проект «Сахалин». Он все понял: «Так и я про остров». «Нет же, - сказал я, досадуя на его непонятливость. – Я про города сахалинские, про людей, про то, как они тут будут жить, в этом нефтегазовом раю».
Лицо моего собеседника вдруг сделалось скучным. «А-а, - ответил он. – Это меня не касается. Это ваше дело, какими будут остров и люди».
Проектами сахалинцы предусмотрены попросту не были. И в этом суть.
Сколько бы не морщил свой лоб Владимир Владимирович Путин, рисуя картины преобразования Дальнего Востока, как не гневался бы Виктор Зубков, требуя от чиновников немедленно рвануть на разоренный остров, в разрушенный Невельск, но нефтегазовые трубы прошли мимо сахалинских городов и поселков, никак не затронув их угасающей жизни.
Да что там нефть и газ! Мне до отъезда нужно было решить некие проблемы с помощью нотариуса, но даже в районном центре он оказался один на всех, к тому же заезжий. В наш-то век бумаг и печатей! «Это вам не Москва», - то ли грустно констатировала, то ли уколола меня начальница местного филиала Сбербанка, ныне оборудованного не хуже московского.
И все-таки сахалинцы привыкли верить всевозможным слухам и мифическим россказням местной власти. В моем родном городишке – угасающем буквально на глазах, вдруг резко рванули вверх цены на квартиры. Раз в десять – не меньше! Что за чудо? Земляки только плечами пожимали: мол, кто его знает? Более ответственные господа объясняли с толком и расстановкой: в последнее время пошли разговоры, что в районе построят алюминиевый завод, до порта проведут железную дорогу, забьют на шельфе нефтяные фонтаны… Знакомые сказки. Лет десять назад я слушал умные речи господ при власти, как подземные угольные предприятия заменят открытыми разработками - на миллионы тонн добычи в год. Шахты практически все закрыли, поселки забросили, народ разъехался, кто куда. Но прошло время и все стыдливо помалкивают, ибо вдруг выяснилось, что уголь в самом перспективном – можно сказать, сказочном! - разрезе «Солнцевский» бурый, с большой зольностью, даже для местных топок плохо годится. Что уж говорить про вывоз его на экспорт!
Но народ в свое светлое будущее верит. А что ему еще остается? Хотя раздолбанная дорога по западному побережью нагляднее всего свидетельствует и о настоящем, и о будущем его житья.
«Ну вот, - сказал, резюмируя мои впечатления от нынешнего посещения Сахалина, мой давний знакомый. – Теперь ты с полным правом можешь написать то, что мы отвергали десятками лет в советское время: по улицам наших городов и поселков и в самом деле бродят дикие медведи».
Пишу. Но душу словно когти медвежьи скребут.
